Олег Леушин: Театр – это как оргазм, только духовный
Театр на Юго-Западе завершает юбилейный 40-й сезон.
Как когда-то МХТ, он появился в ответ на запрос времени: на излёте застойных 70-х зрителю был нужен неакадемический, непафосный театр, готовый разговаривать с ним на одном языке. О сегодняшнем дне легендарного театра мы беседуем с его художественным руководителем Олегом Леушиным.
Каким вызовам ваш театр отвечает сегодня?
Главный вызов судьбы – уход основателя. В декабре, в самый разгар юбилейного сезона не стало Валерия Романовича Беляковича – удивительного, талантливого человека, которому наш театр и обязан своим появлением на свет. Теперь перед нами стоит самый важный вопрос – как жить дальше. Театр ждет, как теперь любят говорить, реновация – готовятся проекты по реконструкции зала, зрительского пространства, фасада и даже прилегающей территории. Но главный вызов, конечно же, творческий. Валерий Романович всегда говорил, что для нашего театра очень трудно найти пьесу.
Трудности, похоже, вас не пугают – к новому сезону готовите сразу две премьеры.
Ближайшая – гоголевские "Игроки" в постановке Олега Анищенко. В свое время этот спектакль пользовался у нашего зрителя неизменным успехом. Времена меняются, меняется зритель, и нынешняя постановка обретёт и новое звучание, и новые акценты. У меня в планах как дань памяти Мастеру - "Мольер". Мы постараемся сохранить то богатейшее наследие, которое оставил Валерий Белякович – режиссёр фантастической энергетики, неуёмной фантазии и абсолютно нестандартного мышления.
Его театр был театром авторским, который не спутаешь ни с каким другим.
Со времен МХТ отечественный театр шел таким путём: Мейерхольд, Таиров, Вахтангов – все это были авторские театры. Да, создатели уходят. Эстетика остается. У нашего театра тоже своя эстетика. Мы правнуки Мейерхольда и пра-пра-пра-правнуки Мольера. Валерий Белякович создал свою систему актёрского существования на сцене, корнями уходящую в систему Станиславского, которая для него была не догмой, а руководством к действию, как говаривал вождь мирового пролетариата. Последней работой Валерия Романовича стала пьеса Петра Гладилина "Zoofellini". Завершить её, увы, не получилось. И мы решили пригласить на постановку самого автора, который известен и как режиссёр. Это своего рода проверка на прочность – сможем ли впитать другую эстетику, встроив её в энергетическое поле нашего театра, которую теперь нужно подпитывать и развивать без участия Мастера.
Сила притяжения этого поля настолько велика, что и на спектаклях, идущих по многу лет, зрители готовы и на ступеньках сидеть. Ваша публика – какая она?
Очень разношёрстная.
Это хорошо?
Это очень хорошо! Как сфера услуг – давайте называть вещи "своими именами" – мы должны предоставлять эти самые услуги как можно более широкому спектру потребителей! И этот "потребитель" приезжает к нам не только из ближних подъездов (мусор вынесу, заодно и в театр схожу), но и из других московских районов, и из Подмосковья. В зале у нас порой и светских львиц встретить можно – хорошему спектаклю, как любви, все возрасты покорны. У нас, между прочим, даже свои зрительские династии имеются. Я в театре полжизни – 25 лет. Раньше "ротация" зрителей происходила раз в пять лет, сейчас чуть не два раза в сезон: зритель ищет новых впечатлений. Одни откочёвывают дальше, другие остаются и начинают ходить на все спектакли, а на какие-то и по нескольку раз, "вербуя" к нам и своих друзей – один такой к нам из Риги на мотоцикле приезжает на каждую премьеру, да ещё и своих коллег-байкеров подтягивает.
"Сарафанное радио" соцсетям не отменить?
Никак. Наши сотрудники отслеживают, кто и как к нам попадает. Так вот больше всего – по совету своих друзей, уже посмотревших тот или иной спектакль. А потом уже – по наводкам соцсетей, рекламы и т.д.
А зачем сегодня человек вообще в театр идет?
Есть у нас в репертуаре спектакль "Куклы", а в спектакле персонаж – последний Пигмалион. Ответ на ваш вопрос – у него: люди хотят испытать страсти, давно забытые в наше механистическое время. За экраном компьютера такого не испытаешь! В театре, в отличие от других мест, можно не стесняться – рядом такие же сумасшедшие сидят, готовые плакать и смеяться над тем, что видят на сцене. Потребность в сопереживании живёт на биологическом уровне и нуждается в периодической перезагрузке, которая в театре называется катарсис. Это почти как оргазм, только духовный. Хлеб и зрелища – мы и сейчас живем по принципу, открытому римлянами.
Только зрелище зрелищу рознь. Идёшь на "Три сестры", а попадаешь на вакханалию. Может, все-таки стоит зрителю заранее поинтересоваться – что его ожидает?
Это каждый для себя сам решает. У этой проблемы есть, кстати, и оборотная сторона. Когда никакого интернета в помине не было, у нас лежала книга отзывов. Человек писал свое мнение, ставил подпись, и куча народу видела, как он это делает, то есть его можно было идентифицировать. А в сети можно писать анонимно, совершенно безнаказанно поливая грязью спектакль или актёра по причинам, к искусству отношения не имеющим.
А где для вас в театре проходит граница дозволенного?
Здесь нельзя быть пошлым. Мне физически голый человек на сцене не интересен. Мне интересен человек с обнажённой душой – она не даст опуститься до физиологической пошлости. Равно как до моральной или интеллектуальной. И еще на сцене недопустимо голое же ремесленничество. Зритель его сразу видит и ему становится скучно.
Под крышей репертуарного театра сегодня можно обнаружить арт-кафе, выставочную экспозицию и даже модный подиум. Чего в этом симбиозе больше – моды или суровой экономической необходимости?
Не будем лукавить – в первую очередь это способ выживания театра, борьба за зрителя. А площадки в духе арт-кафе – дополнительная возможность творческой реализации для актёров. Правда, тут очень важно найти баланс сосуществования, чтобы не просел основной репертуар.
Внедряемая на всех парах контрактная система тоже условие экономической выживаемости. Но на пользу ли она репертуарному театру?
Время покажет. У нас пока штатных актёров больше, чем "приходящих". Но новички теперь принимаются только на контракт. И бывает так, что актёр приходит, выпускает премьеру, ради которой с ним контракт заключали, а в начале нового сезона заявляет, что больше сюда ни ногой. Ну, не приживается он на нашей почве, контракт – это ведь испытание. От человека зависит, пройдёт ли он его. Так всегда было в театре – "колода" либо подбирается, либо нет, и даже джокер может из неё выпасть. Это живой процесс. Пока цел костяк, для которого театр почти что дом родной, круговорот контрактников не катастрофичен. Это как лошадиная упряжка – есть коренные, а есть пристяжные…
Московскую публику нередко противопоставляют провинциальной.
Не без основания – провинциальная строже. Не секрет ведь, что у каждого театра есть "своя" публика: она тебя любит, но, если дашь слабину, пойдёшь у нее на поводу, она же тебя и сожрёт. Мы часто ездим по фестивалям – Смоленск, Липецк, Сергиев посад, витебский "Славянский базар" - и каждый раз завоёвываем зал заново. Это такой азарт! Никаких призов не нужно, если зритель в финале аплодирует стоя. Это и есть подлинная оценка твоего уровня.
На фестивале публика валит "на москвичей". А дома-то заполнить зал, что теперь является едва ли не главнейшим критерием "эффективности", театру в двух шагах от МКАД гораздо сложнее, чем его собрату внутри Бульварного кольца.
Большие и центральные театры имеют возможность оплачивать рекламу. Надо отдать должное департаменту культуры – они стараются обеспечить равные права хотя бы на социальную рекламу. Но и при нашей достаточно скромной информационной раскрученности, заполняемость зала у нас 97%. Но дело не только в прямой рекламе. "Нецентральные" театры испытывают голод по серьёзной профессиональной критике. На смену старой гвардии, которая была с нами едва ли не с рождения, приходят молодые. Но они в большинстве своём – обозреватели, а театральная критика – это не журналистика, а искусствоведение! Модный блогер перескажет сюжет, выскажет личное мнение – нравится/не нравится, а хочется серьёзного анализа, разбора полётов, чтобы выяснить, считывается ли то, что ты вложил спектакль. Впрочем, есть реклама, нет рекламы, заглянул к тебе маститый критик или нет – каждый вечер, когда звучит третий звонок, всё уходит и остаемся только мы – актеры и зрители. И пока есть это единение, театр будет жить. Что бы ни творилось вокруг него. Что бы ни происходило с людьми после того, как они выйдут из зала и разойдутся по домам…
Виктория Пешкова
15.06.2017
Источник: Информационный интернет-портал о культуре в России и за рубежом "Ревизор.ru" (Оригинал статьи здесь)
